КоммерсантЪ / Среда 25 мая 1994

Творчество Кнайфеля нередко сравнивают с айсбергом: лишь небольшая его часть (например, музыка к фильмам) была сколько-нибудь известна широкой публике в нашей стране. Между тем, профессиональные круги и западные слушатели более внимательно следили за развитием мастера: подтверждением тому стал и фестиваль музыки Кнайфеля во Франкфурте в 1992 году, и присуждение ему почетной композиторской стипендии, позволяющей в течение года работать в Германии.

Год истек, Кнайфель вновь в Петербурге, и 23 мая в Малом зале Филармонии он представил три произведения последних лет -- различные по жанру, но единые стилистически и по смыслу.

Образ "концерта-действа" определила идея молитвы, просветленного обращения. Приглушенный свет, на сцене -- фортепианный квинтет; известный исполнитель современной музыки (и, в том числе, Кнайфеля) Олег Малов сидит спиной к публике и дирижирует. "В эфире чистом и незримом, строфы с Тютчевым" -- три части-медитации, очищенные от человеческих страстей и мечтаний. "Свете тихий, Песнь Пресвятой Богородицы", написанная для Татьяны Мелентьевой. Голос певицы, вдохновенно поющий/произносящий слова акафиста, благодаря изощренной работе с магнитофонной записью превращается в хор, заполняя пространство зала; множество отголосков, шепотов, дыханий образуют таинственный, завораживающий континуум.

Духовные тексты не служат здесь поводом ни для обращения к определенной жанровой традиции, ни для стилизации. Они лишь дают возможность вернуться к моменту до начала духовного опыта, прочесть надписи на скрижалях из-за плеча пророка, только что узревшего их. "Для всего в жизни должен наступить нужный момент, -- говорит композитор. -- Раньше я никогда не думал, что буду писать духовную музыку. Само собой, некоторые библейские тексты мы знаем с детства. Знаем -- и все-таки не знаем. Ситуация должна созреть, и тогда вдруг они становятся понятными..."

"Возношение" для хора и струнных инструментов, исполненное оркестром "Санкт-Петербургский Моцартеум" под управлением Аркадия Штейнлухта, построено как "чтение" канонических текстов -- но слова молитвы нигде не звучат вслух. О произнесенных словах мы догадываемся лишь по выразительным пассам дирижера -- слова "произносятся" инструментами, а хор пропевает их с закрытым ртом или вообще -- про себя. Композитор, начинавший с броской театральности, сегодня избегает говорить о сокровенном, опасаясь повредить тонкую оболочку таинства.

Музыка Кнайфеля удивительна тем, что, явно будучи созданной очень рациональным и конструктивным методом, требуя огромного напряжения (или расслабления -- не одно ли и то же?), она все же увлекает слушателя помимо его воли. Она тиха и нетороплива -- ей некуда торопиться; в ней почти ничего не происходит -- ибо стремиться некуда. Александр Кнайфель -- создатель чистых конструкций по образу и подобию мира, не "мира сего", а мира изначального, первородного и, следовательно, идеального. В этом смысле он такой же утопист, какими были Ле Корбюзье или Татлин. Его музыку можно воспринять как явление природы, ее часть, выражающую законы целостного. Поиск естественного закона красоты ведет композитора по пути, аналогичному пути Ле Корбюзье, пришедшего от прямоугольных, геометрически простых объемов виллы Савой к мистической, иррациональной кривизне плоскостей Капеллы в Роншане.

Постоянные посетители Дома творчества композиторов под Сортавалой знают человека, ежегодно приезжающего сюда летом на двадцать четыре дня. Каждый вечер он выходит на берег Ладоги и фотографирует закат солнца. Потом он собирает слайды в коробки: "24 заката 1987", "24 заката 1988"... Дело даже не в том, что каждый закат неповторим, а в том, что существует величественный закон, в соответствии с которым каждый закат прекрасен. Кнайфель стремится выразить суть того мира, чьи очертания столь близки пушкинской "равнодушной природе" и позволяют убедиться в глубинном родстве композитора с петербургской традицией.

Современные русские композиторы: Александр Кнайфель