КоммерсантЪ / Среда 04 октября 1995

То, что фестиваль с почти сорокалетним стажем продолжает удивлять общество подобными экстраординарными событиями, одновременно закономерно и удивительно.

Закономерно потому, что долгое время "Варшавская осень" держала марку самого передового музыкального форума Восточной Европы. Фестиваль был основан в 1956 году, когда польские композиторы-новаторы смогли убедить власти в том, что стране необходим крупный смотр современного музыкального искусства. С первыми же успехами "Осени" Польша решительно рассталась со статусом музыкальной провинции. На варшавских сценах стали ежегодно появляться новинки западного авангарда, во многом благодаря фестивалю расцвела "новая польская школа" (Лютославский, Пендерецкий, Гурецкий и др.), в свою очередь будоражившая своим примером советских новаторов 60-х годов.

Удивительно же потому, что с ослаблением позиций авангарда, во-первых, и с падением железного занавеса, во-вторых, Варшава и ее фестиваль должны были потерять свое уникальное положение. Отчасти так и произошло, но и по сей день оргкомитет старается изыскивать как новинки, в каком бы стиле они ни были написаны, так и нераскопанные сокровища.

Верность модернизму XX века "Варшавская осень-95" подчеркивает, отмечая 50 лет со дня смерти Антона Веберна, а благодарный интерес к отечественным корифеям -- 70 лет со дня рождения Влодимежа Котоньского. В дни фестиваля Антони Вит продирижировал премьерой его 1-й симфонии (вполне понятно, что первые семьдесят лет своей творческой жизни один из самых отважных экспериментаторов польской музыки работал в других жанрах). Это не единственная мировая премьера: несмотря на то что пояс приходится подтягивать, ибо талия польского Союза композиторов -- организатора "Осени" -- стала значительно стройнее, фестиваль ухитряется и заказывать новые сочинения, и приглашать в Варшаву гастролеров, пользуясь финансовой поддержкой культурных институтов соответствующих стран (так же, впрочем, в последнее время стала поступать и "Московская осень" -- родная дочь Варшавской). В этот раз на осени побывали французский ансамбль Alternance (руководитель Диего Массон) и голландский De Ereprijs, сыгравший, в числе прочего, очень красивое сочинение Welt von Irrsinn москвича Владимира Тарнопольского. Среди других наших соотечественников на "Осени" был представлен только нынешний берлинец Гия Канчели со своим рассредоточенным по разным концертам циклом молитв "Жизнь без Рождества". Зато современная польская музыка звучала в изобилии -- от опер до электроакустических сочинений. Стремясь выйти за сугубо музыкальные рамки, фестиваль отдал дань также искусству инсталляции, нон-стоп-видео и перформансу (с участием таких мастеров эксперимента, как Поль Панхьюзен и Тибор Семцо).

Эти показы проходили в замке Уяздовских, где располагается Центр современного искусства, остальным программам служили сцены Филармонии и Академии музыки (аналог нашей Консерватории), малая сцена Большого театра, Студия S1 на телевидении и Собор Святого Иоанна. Возможно, автору этих строк не слишком повезло, но в дни его присутствия на фестивале в программе не было откровений -- Струнный квартет #10 Кшиштофа Мейера оказался слишком профессорским, Arsenic and Old Lace Юкки Тьенсу порадовали лишь в части микрохроматической настройки клавесина, а Струнный квартет #1 Стивена Монтегю -- только сопоставлением игры отменного Wilanow Quartet со средствами электроакустики. Сценический концерт "Освобождение Прометея" Хайнера Геббельса на текст Хайнера Мюллера подтвердил разве что затянувшуюся приверженность автора леворадикальным традициям немецкого политискусства; опера Иоанны Бруздович, написанная на столь симпатичный сюжет, как "В исправительной колонии" Кафки, могла позабавить лишь видом страшноватого работающего агрегата (в духе депоэтизированного Тенгли) на оперной сцене.

Зато заключительный концерт фестиваля искупил все предыдущее. Стоило бы написать подробнее о прекрасном литургическом произведении адепта "новой простоты" Джона Тавенера We Shall See Him As He Is (1990). Но главное -- первыми из европейцев слушатели "Варшавской осени" смогли вкусить самый масштабный замысел гениального Чарлза Айвза -- композитора, подарившего XX веку едва ли не больше новаций, чем все остальные гении вместе. Симфония Universe, по замыслу автора, должна была охватить все сущее и мыслимое во всех планах Вселенной. Подобно тому как Александр Немтин собрал и закончил "Предварительное действо" к "Мистерии" Скрябина, американскую вселенную довершил композитор Ларри Остин. Чтобы наиболее точно воплотить ритмическую самостоятельность множества самостоятельных линий, призванную символизировать "Пульс жизни", Остин надел на большую часть оркестра наушники -- в том числе на четырех дирижеров-ассистентов, помогавших управлять разными группами маэстро Яцеку Каспшику. Впечатление тайной обусловленности происходящего усиливалось от знания того, что музыкантами на сцене руководил невидимый компьютер. Бесполезно спорить, кто является подлинным автором этого шедевра. Принимая аплодисменты, Ларри Остин восторженно указал пальцем в сторону небожителя Айвза. Пожалуй, еще одно новаторство великого американца мы можем оценить только сейчас -- это его глубокое пренебрежение к единоличному авторству и суетному стремлению художника успеть осуществить свои замыслы в течение бренной человеческой жизни.

Современные русские композиторы: Гия Канчели, Владимир Тарнопольский