Известия / Вторник 07 марта 2000

В этом спектакле полностью исполняется Реквием на канонический латинский текст, он полон ангелов и монахов, золотых одеяний, нимбов и труб господних, а на сцену выносят святые дары. Однако это не служба. В этом спектакле полностью читается пьеса Пушкина "Моцарт и Сальери". Но театральной постановкой пьесы это тоже не является. Из комплекса человеческих чувств авторы спектакля конструктивно вычли одно -- пиетет. Режиссер Анатолий Васильев и композитор Владимир Мартынов пиетета не испытывают ни к Богу, ни к дьяволу, ни к Пушкину, ни к Моцарту. С первыми двумя они, забавляясь, играют, над двумя вторыми ощущают свое полное превосходство. Только так и делается искусство.

Владимир Мартынов в общем-то и не настаивает, что его собственный Реквием -- это Реквием Моцарта. Он просто лучше: Моцарт был заблудшей овцой эпохи Просвещения, раз испугался какого-то "черного человека". Разве мог его испугаться, к примеру, композитор XV века или титан нашей эпохи, когда время композиторов уже кончилось? Серьезно относиться к тезисам Пушкина, считает Васильев, тоже не следует: выдав фразу про гения и злодейство, Моцарт хохочет над удачно придуманной им же самим хохмой.

Пьеса является одной из основ спектакля, другая -- Реквием Мартынова (его очень хорошо поет ансамбль древнерусской музыки "Сирин" и в меру успешно играет капустно разодетый струнный ансамбль "Opus posth"). Реквием написан в намеренно "неавторском" стиле и представляет собой забавный конгломерат Моцарта, средневековых юбиляций, диктантов по сольфеджио, танцевальных наигрышей и детских считалок, нанизанных на жесткую конструктивную идею -- которая, впрочем, в постановке Васильева несколько размывается. Васильеву важнее не конструкция, а звучание, и звучание спектакля в целом выстроено виртуозно -- кроме Реквиема, нельзя не оценить уморительную парафразу номера из "Дон Жуана", а есть еще и канарейки за сценой (говорят, дохнут на каждом спектакле), и жужжалка на веревочке, и треск бесовского трезубца, и даже удары плотной бумаги в руках зрителей, держащих стильно оформленные программки.

Визуальная сторона действа тоже неописуемо хороша -- от сценографии Игоря Попова и художества Владимира Ковальчука до множества объектов, каждый из которых -- любовно сделанная авторская работа: натюрморт алхимика, пюпитры-мольберты, пальмовая ветвь и хрустальная чаша. Весь этот музей материальной культуры резвится на сцене и подмигивает зрителю.

Кажется между тем, что вся эта красота является следствием кризиса театра собственно драматического, который осознает сейчас Анатолий Васильев. Все сделано словно специально для того, чтобы оставить пьесе и тексту как можно меньше места -- к остатку же применяется особый способ чтения (им весьма профессионально владеют актеры Игорь Яцко и Владимир Лавров), исключающий связность фразы и меняющий в словах не только смысловые, но и грамматические ударения: "влю! бленного... не! слишком... а! слегка" (пользуюсь системой записи А. Соколянского). До восприятия такой манеры надо, видимо, дорасти, но что побудило Васильева все-таки взять пьесу "Моцарт и Сальери", вивисекция которой ощущается соотечественниками Пушкина несколько болезненно?

Отмахнуться от этого вопроса невозможно. Приходится сделать вывод: театр Васильева, хоть он и не храм, но выясняет свои отношения именно с христианской культурой, в начале которой было слово.

Романтизм, в пору которого появились понятие "гений" и сюжет про Сальери-отравителя, подразнил христианскую культуру, озаботив ее феноменом "искусства", грозившего забыть свои родовые божественные признаки. На выручку пришел Пушкин, издавший нравственный императив про гения и злодейство -- пусть он был и не прав, но сказал так сильно, что слово поэта обрело статус заповеди. Выходит, каждый поэт в силах стать пророком? А каждый, кто сочиняет ноты, думает, что подобен поющим ангелам? Сегодня все слова и ноты снова под сомнением, ибо обременены подозрительным персональным происхождением. Сальери травил гениев, наши авторы выше этого. Но Владимиру Мартынову легче -- он музыкант и, вполне возможно, анонимный. Анатолию Васильеву трудней -- в начале было слово, и никуда от этого не денешься.

Современные русские композиторы: Владимир Мартынов