[ Владимир Сорокин: Ценю в опере миф и утопию ]По Большому. Возможно, первыми зрителями оперы "Дети Розенталя" станут члены Комитета Государственной думы по культуреИтоги / Вторник 08 марта 2005 В Большом снова скандал. По предложению депутата Сергея Неверова Госдума поручила своему Комитету по культуре "проверить информацию о постановке на Новой сцене Большого театра оперы на либретто писателя Владимира Сорокина". В поддержку такого решения выступили 293 депутата, против проголосовали 12. Похоже, это чуть ли не первый случай в истории мирового театра, когда опера становится известна по имени либреттиста. Даже немного обидно за других весьма достойных создателей "Детей Розенталя" - композитора Леонида Десятникова и режиссера Эймунтаса Някрошюса. Однако именно лишенный презумпции невиновности Владимир Сорокин (премьера оперы - только 23 марта) оказался в ответе за коллективный труд. - Владимир Георгиевич, вы ожидали такой реакции на свою будущую премьеру? - На самом деле я ждал какого-то скандала, но внутренне все-таки хотел, чтобы его не было: ни я, ни Десятников не нуждаемся в черном пиаре. - Как вы считаете, это личное мнение депутата Неверова или за ним кто-то стоит? - Не хотелось бы в этом разбираться и строить догадки: кто инициатор, а кто вдохновитель. То, что происходит, это непрофессионально, грубо и невежественно. Не читая либретто, объявлять его пошлостью и порнографией - это и есть порнография. Это еще раз показывает культурный уровень наших депутатов. Но меня радует, что все-таки двенадцать человек голосовали против. Значит, не все еще потеряно. - Бороться собираетесь? - Думаю, наше дело правое, и мы победим. Люди вменяемые, когда поближе познакомятся с этой оперой, поймут, какую глупость выдала Госдума. Она только лишний раз скомпрометировала себя этим голосованием. - Вас вообще трогает такое внимание со стороны властей и примкнувшей к ним общественности? Или уже привыкли? - Было одно горячее лето, когда я не мог работать из-за неприятной шумихи, связанной с моим именем. И уехал на север, в лес. К счастью, вся грязная пена довольно быстро сошла на нет. - Вряд ли нынешняя сойдет столь же быстро. Все-таки на святое замахнулись. Кстати, в вашем романе "Голубое сало" партер Большого театра заливает фекалиями... Что ж так жестоко? - Это было давно... Одно время я испытывал разочарование в том, что делает Большой театр, и это отразилось в тексте. - Сегодня разочарование преодолено? - Одно то, что нынешнее руководство театра пошло на такой эксперимент, пригласило нас с Десятниковым к сотрудничеству, свидетельствует о том, что театр обновляется. Ну и дай бог! - Как все-таки вас угораздило стать либреттистом? - Года три назад руководство Большого театра решило заказать композитору Десятникову современную оперу. Десятников - очень талантливый человек, я давно его люблю, мы работали вместе над фильмом "Москва". В музыке он делает приблизительно то же, что я в литературе. И к классике относится столь же трепетно, но не как к мертвому - музейным вазам, которые переставляешь из одного шкафа в другой, - а как к живым стихиям. Леонид предложил мне подумать над этим проектом, и спустя некоторое время я изложил ему концепцию "Детей Розенталя". Был некий человек, который изобрел клонирование и клонировал великих композиторов. Наполовину еврей, он бежал из Германии и обосновался в России, где и воспитал своих дублей как родных детей. Когда Розенталь умер, а инкубатор-СССР рухнул, композиторы оказались на улице... Десятникову идея понравилась, ее одобрили директор Большого театра Анатолий Иксанов и главный дирижер Александр Ведерников. В директорском кабинете Большого, который помнит еще Жданова, мы подписали договор. - Подобающий трепет ощутили? - Если честно, больше всего мне запомнился хрустальный лебедь, стоявший на ампирном столе, на котором мы подписывали бумаги. А трепет я действительно испытал. Все-таки, согласитесь, Большой театр - это брэнд. С другой стороны, я понимал, что мы не бедные родственники и принесли в театр очень неслабую вещь. Которая может как-то помочь репертуару, ведь не секрет, что с оперой в Большом не все гладко. - Большой театр для вас только брэнд или нечто личное? Одно время вас частенько можно было увидеть в его партере... - Рожденному в музыкальной семье трудно оценивать Большой. Так же как москвичу невозможно трезво взглянуть, скажем, на Кремль. Детский поход на Плисецкую в "Лебедином" создает тот самый миф, который не позволяет адекватно судить о происходящем. Но я заставлял себя многое увидеть по-новому: еще в 70-е годы в этом театре выпускались спектакли, которые разочаровывали и вызывали сочувствие. Начиная с конца 70-х я вообще перестал ходить в московские театры - везде одна рутина. Но сегодня, поездив по миру, побывав в самых разных оперных театрах, я вновь сумел увидеть Большой. По-новому. Сегодня в его стенах можно наблюдать некие положительные тенденции, сдвиги и прорывы, и это не может не радовать. Если наша опера удастся, я буду счастлив помочь Большому театру. В детстве каждое посещение Большого превращалось в маленький новогодний праздник. Надеюсь испытать то же чувство на премьере. - Вы вообще поклонник оперы? - Не могу сказать, что я оперный меломан. Но оперу любил всегда, и сильнее, чем драматический театр. Умом я понимаю, что этот громоздкий жанр имеет несколько музейный привкус. Но меня это нисколько не раздражает. Прямо как "Роллс-Ройс" - машина, конечно, старомодная, но ведь вещь! - Жизнь в Германии должна была приучить вас и к современным операм. - Да уж. Я очень болезненно отношусь к современной сценографии. А немцы борются с Вагнером методом переодевания: Зигфрида, например, в костюм панка, Брунгильду - в наряд садо-мазо. Я же, напротив, ценю в опере миф и утопию. - Но, поселяя своих героев в современность, вы тем самым отказываете им в праве на миф. - Напротив, я создаю новый миф. Это никакая не деконструкция, никакой не постмодернизм, напротив, - попытка создания новой мифологии. Наша опера начинается в духе Вагнера, течет через чувственность Чайковского, через народность Мусоргского и завершается человечностью Верди и трогательностью Моцарта. В результате получается очень человеческая история со своей метафизикой. Думаю, над "Детьми Розенталя" будет пролито немало слез. Вы вот музыку уже слышали? - Только фрагменты. - Замечательная музыка. Я лично дважды прослезился. Я писал "Детей Розенталя" с воодушевлением. Несколько раз мне сильно помог Десятников: в таком тексте очень важна интонация, и, если я сбивался, Леонид меня корректировал. Как-то он даже сказал: "Володя, я бы хотел, чтобы то, что вы пишете, оказалось не хуже "Голубого сала". Но по большому счету писалось все-таки легко: я ведь прикоснулся к действительно новому для себя жанру. Кстати говоря, не помню другого подобного опыта и у других авторов: когда в одной вещи объединены пять композиторских индивидуальностей. - Финансовая сторона проекта вас не разочаровала? - Честно говоря, меня она не волновала. Не секрет, что по европейским меркам наши гонорары символические. Но мне действительно хотелось сделать эту вещь, добиться, чтобы она звучала качественно и прожила долго. - Не задумывались над тем, чтобы написать либретто для балета? - Пока нет импульса. Либретто для балета - тема провокационная: она предполагает только сюжет, а не детальное развитие его в каждом слове. Хотя в нашей опере тоже есть балетный кусок. Посмотрим, как решит эту сцену Някрошюс. - Вы следите за репетициями? - Нет, собираюсь пойти уже на предпремьерный показ. Я романтик и не люблю копаться во внутренностях... - Опера для вас завершается на бумаге, в партитуре или лишь получив сценическое воплощение? - Наверное, это все-таки то, что можно услышать в театре. Потому что опера - это, в общем, некий синкретический жанр, включающий сильный визуальный компонент. В опере очень важны виднеющийся оркестр, хор, лысины и боа партера, пылинки в лучах прожектора, скрип туфелек примадонны, шампанское в антракте... - Дрессированные гарсоны. - Не обязательно. А обязательны крики "Браво!" под занавес. Современные русские композиторы: Леонид Десятников |