Культура, газета / Четверг 20 октября 2005

- Фестиваль инициировали мой соратник и "защитник" Алексей Гориболь, с которым мы сотрудничаем уже давно, и музыканты, связанные с ним общей работой. Алексей придумал проект, а толчком к активной работе послужил такой факт. В премьерные дни "Детей Розенталя" выяснилось, что петербургские гастроли Большого театра и показ "Детей Розенталя" совпадают с днем моего рождения. К этому удачно подверстался приезд в Россию Гидона Кремера и его оркестра "Кремерата Балтика". Они сыграли "Шарманщика" и в Москве, и в Петербурге. Правда, мы рассчитывали на исполнение другого моего сочинения, но у нас, естественно, нет и не может быть никаких претензий.

Московская и петербургская программы в чем-то дублируются, а в чем-то не совпадают. В частности, "Русские сезоны" для скрипки, сопрано и струнного оркестра прозвучали только в Петербурге. Их исполнили Илья Иофф, замечательный петербургский скрипач, и его ансамбль "Дивертисмент", а солисткой была Яна Иванилова, певица, которую я недавно открыл для себя. Какое избитое выражение: "открыл для себя"! Скажу по-другому: неожиданно познакомился с ней в Канаде, где она пела "Русские сезоны".

Для меня, пожалуй, наиболее важны две программы, куда входит практически вся моя камерная музыка, во всяком случае, та, которую я считаю наиболее репрезентативной. Одна программа включает пьесы, называемые нами, в своем домашнем кругу, оммажами. Они связаны с какой-то классической музыкой, то есть это произведения, которые комментируют классику. В этой же программе прозвучит вокальный цикл "Любовь и жизнь поэта". Второй камерный сюжет - опера "Бедная Лиза" и музыка к кинофильму "Москва" - она уже имеет отдельную от фильма историю, и "Свинцовое эхо" - сочинение, которое стоит несколько особняком. Вот, пожалуй, наиболее важные пункты проекта. Плюс "Музыка театра и кино". И, конечно, "Дети Розенталя".

- 30 октября Большой театр первый раз в этом сезоне покажет "Детей Розенталя" в Москве. Мы решили - все, что нам удастся осуществить в октябре, и станет фестивалем. Хотя, возможно, в апреле следующего года впервые в Петербурге будет исполняться моя симфония. Но это уже не фестиваль, это - рутина.

- До сих пор не решил, что важнее. Уже смирился с тем, что не найду ответа на этот вопрос никогда. Самочувствие бывает разным. Пишу что-либо камерное и в какой-то момент думаю: "Кому это нужно? У меня же есть возможность выразить себя в кино. Кино - это актуально, это свежо..." Тому есть масса подтверждений. Вовне. Можно услышать замечательную музыку в голливудском или европейском фильме, она тут же записывается на компакт-диски, то есть люди реально "употребляют" это искусство, оно для них важно. Но столкнувшись непосредственно с кинобизнесом, понимаешь, что, напротив, нужно отойти в сторону чистого искусства, потому что давят какие-то коммерческие проблемы, производственная необходимость что ли. И тогда кажется, что в симфоническом или камерном жанре обретаешь больше свободы. На самом деле и то и другое - иллюзии. Так и балансирую...

- Это не бравада: "Я пишу на заказ, и только!" Скорее, это проблема скорости. Работаю на заказ, потому что работаю так медленно, что не имею возможности написать что-то "для себя". Пытаюсь сочетать заказ и желание, то есть соединить необходимость с вдохновением. Вообще, подобные прецеденты истории известны. Вспомните Стравинского.

- Родился я на Украине или, как сейчас принято говорить, в Украине - надо сказать, с легкостью перешел на эту лексическую форму, она меня не коробит. Вообще, русскоязычный город Харьков - не типичная Украина. Когда я последний раз посетил город детства, в 2000 году, меня несколько удивили рекламы на украинском языке, они показались неестественными. Тем не менее я не даю этому никакой оценки. Харьков, во всяком случае, в то время, когда я там жил, был достаточно мощным городом в музыкальном отношении. Спустя время я понял, что получил приличное образование в музыкальной десятилетке, где учился всего четыре года.

- Мне не было еще семнадцати лет. Семнадцать исполнилось, когда я был уже на первом курсе Ленинградской консерватории. Более трех десятилетий живу в Ленинграде, потом в Санкт-Петербурге. Не буду растекаться объяснениями в любви этому городу, просто скажу, что даже представить не могу себя жителем какого-либо другого города мира. На это у меня не хватает воображения. Наверное, этот город накладывает отпечаток на своих обитателей.

- Не знаю, как охарактеризовать, тем более - в двух словах. Да и не чувствую себя вправе рассуждать об этом. Ведь написаны тома, можно цитировать Ахматову, Бродского... Умнейшие достойнейшие люди многократно дискутировали на эту тему, и разговор вокруг Петербурга будет продолжаться, пока стоит Петербург.

Могу сказать, что этот город диктует особую манеру поведения. По собственному опыту знаю, что город необычайно депрессивный, а депрессия - это такое состояние души, которое часто кажется привлекательным для человека, ее испытывающего. Видимо, я тоже отношусь к таким людям, потому что мне нравится время от времени культивировать в себе депрессию, этому способствуют и город, и климат, и пейзаж. Но я не упиваюсь депрессией в превосходной степени. Если бы это было мне свойственно, то, наверное, я бы не сидел сейчас рядом с вами и не давал бы интервью.

- Они во многом - мои учителя. Заранее соглашаюсь со всеми, кого назовете.

- Очень хороший вопрос. Мне кажется, что любой композитор на поле музыкальной культуры обязан (похоже, что я начинаю "пасти народы" с высоты своих пятидесяти лет) разговаривать на равных с кем бы то ни было. Помните знаменитое изречение Пушкина: "Летний сад - мой огород"? Вот Летний сад как огород - это вся музыкальная культура для композитора. Если не обходиться с этим "садом-огородом" по-хозяйски, то невозможно ничего понять и невозможно что-либо сделать. В этом пространстве нужно свободно ориентироваться, для чего надобно избавиться от ложного пиетета.

Я знал людей, которые всякий раз, когда слышали о музыке Шостаковича, говорили: "Это гениально!" С совершенно невероятными интонациями, которые, к сожалению, нельзя воспроизвести на бумаге. Но эти восклицания ничего не дают. Нужно прежде всего понять, а восхищаться - в последнюю очередь. (В скобках замечу, что не всегда и не все гениально, между прочим.) Шостакович - великий композитор, но живой человек, которому ведомы удачи и просчеты. Если заявлю, что у Шуберта есть слабые места, то никто не содрогнется, но если скажу, что у Шостаковича есть неудачные произведения, то может подняться вой. Странно, но факт.

Наверное, свидетельствами тому, что музыка меня интересует по-настоящему, что я аналитически к ней подхожу, служат некоторые мои сочинения, которые представляют собой комментарии к классической музыке. Интерес есть синоним моей любви к этой музыке. Иначе и быть не может. Если любишь - должен понять. Чем дальше от нас уходят композиторы, тем больше они становятся похожими друг на друга, их связь сквозь эпохи просто ошеломляет. Искать это общее гораздо интереснее, чем различия.

- Эта проблема для меня наиболее остро встает во время интервью. Вдруг ловлю себя на том, что бессилен что-либо обобщить. Но как крепкий хозяйственник на музыкальном поле, чувствую композиторов человечески. Для меня они не просто вывески, а люди. Стравинский в "Диалогах" писал о желании встретиться с Виллартом, который жил в XVI веке. Чувствуется, что это было жгучее желание, ему надо было поговорить о чем-то важном. Поскольку композиторы - люди, позвольте повториться, то они могут иметь слабости. Ведь композитор, как мы знаем, - это некий проводник. Ужасно не хочется пафосно повторять давно известное.

...Высшие силы наложили какой-то отпечаток на какого-то композитора в какой-то момент, и он создал шедевр. А через пять лет он уже не создал шедевра. Так чаще всего и бывает. Могу сказать, что мне нравятся отдельные сочинения отдельных композиторов, и ни про кого не могу сказать, что принимаю целиком все его творчество.

Сейчас, в наиновейшее время, возникла другая ситуация. Например, есть композитор Филипп Гласс. Его музыка узнаваема сразу, это такая многокилометровая, довольно однородная колбаса. И если эту колбасу нарезать, то получатся сочинения Филиппа Гласа, и неважно, как они называются. Это всегда некий бренд со своими определенными, устойчивыми признаками. Когда же слушаю "Знаки Зодиака" Бориса Чайковского, то мне в этот момент не важно, что это Борис Чайковский, важно, что это - "Знаки Зодиака". Некое суверенное, замкнутое в себе сочинение, а композитор стоит несколько в стороне. Он не повесил на это произведение бирку: "Это написал я - Борис Чайковский". В этом есть особая скромность, может быть, смирение, и очень гармоничное осознание своего места в пространстве и во времени. Мне ближе именно такой подход к музыке и к музыкальным пропорциям.

- Все это имеет место в моей жизни...

- Объясню свою стратегию: делу - время, потехе - час. Есть время для работы и уединения, но есть и для общения. В том числе - с вами. Просто нужно структурировать свою жизнь.

- Смею думать, что у меня довольно сильный характер. Хотите пример? Сейчас идет мой фестиваль, который делают конкретные люди. Музыканты, естественно, хотят быть услышанными, хотят, чтобы в зале было как можно больше людей. Не патологически много, а сколько подобает. В данном случае, отвечая на ваши вопросы, я работаю на фестиваль. Считаю, что должен это делать, точно - не для себя и, быть может, даже не для участников, но для произведений, за которые несу ответственность. Они уже существуют отдельно, не являются частью меня как выросшие дети, но ради них я должен заниматься пропагандой.

- Не буду оригинальным, если скажу, что дороже всего то сочинение, над которым работаешь. Поскольку в данный момент не работаю, то и самых дорогих нет. Воспринимаю свои произведения сквозь некую пелену, через патину времени. Иногда, присутствуя на концерте, испытываю большую или меньшую симпатию к тому, что звучит в данный момент. Во многом благодаря музыкантам. Например, мне очень понравился "Шарманщик", которого летом играл Гидон Кремер в Локенхаузе, в церкви. Он был крайне вдохновенен, и я подумал: "Да, музыка совсем неплохая".

Из самых любимых сочинений - вокальный цикл "Любовь и жизнь поэта" на стихи Хармса и Олейникова и, наверное, "Свинцовое эхо" на стихи английского поэта середины XIX века Джеральда Мэнли Хопкинса. И "Дети Розенталя". Ограничимся этим.

- Это, конечно, ужасно, но я, к счастью, был не один. В первую очередь было искренне жаль Володю Сорокина, против которого непосредственно все было направлено. Он - нежнейший человек и тоже не склонен к публичности, и вдруг такое неожиданное общественное внимание к нему. Когда в театре сообщили, что начинаются пикеты, я почувствовал раздосадованность, но, с другой стороны, появился какой-то кураж, гордость, что ли, за то, что на людей, которые делают спектакль, обращено внимание. Возникла атмосфера сплоченности, и появился такой опьяняющий дух, какой, вероятно, существовал на баррикадах. В этом было много адреналина. Стало возможным не говорить в интервью все время о себе, а сменив тему, оценивать события и не стесняться в выражениях. Это было, не скрою, приятно. Иногда, знаете, хочется выпустить пар, а имидж благонравного петербуржца не позволяет этого сделать.

- Действительно испытывал к ним жалость, как к убогим людям. Их мотивы были слишком прозрачны, они действовали очень бесхитростно.

- В достаточной мере случайно, даже не помню, кто мне посоветовал его почитать. Сначала прочел книгу рассказов и был изумлен новизной. Потом были "Очередь", "Роман", "Норма". Почувствовал, что мы люди одной культуры, возникла любовь к этой литературе.

- Это раннее мое сочинение, которое в России давно не исполнялось. Опера ставилась в Театре Бориса Покровского в 1980 году и последний раз звучала в 1984-м. Потом последовал большой перерыв, и сейчас мы ее возобновляем. Летом на фестивалях Кремера в Локенхаузе и Сигулде "Бедная Лиза" звучала, хотя сам Гидон в исполнениях не участвовал. Оперу представляла литовская диаспора "Кремераты Балтики" - струнный квартет "Кремератини" плюс замечательный контрабасист Даниелюс Рубинас. Наша бедная Лиза - Юлия Корпачева - моя любимая певица, мы работаем вместе давно. Она спела небольшую вокальную партию в фильме "Москва", потом по нашей с Гориболем рекомендации Гидон Кремер пригласил ее на сольную вокальную партию в "Русские сезоны". Она пришлась, что называется, ко двору и стала сотрудничать с "Кремератой". Она же пела Лизу в Локенхаузе и Сигулде, ее партнером был солист Большого театра Марат Галиахметов. Сейчас у него довольное бурное расписание в связи с занятостью в "Волшебной флейте" (правда, он будет петь "Любовь и жизнь поэта"). На "Бедную Лизу" мы нашли ему замену в лице австралийского тенора Эндрю Гудвина. Недавно он был удостоен второй премии на Конкурсе Елены Образцовой в Петербурге, сразу прославился и получил ангажемент за пределами нашей необъятной Родины. Но мы успели "ухватить его за фалды", он стал нашим Эрастом.

Когда я услышал "Бедную Лизу" после долгого перерыва, то не возникло сильного отторжения. Чувствуются совершенно несуразные вещи в оркестровке, но тем не менее не препятствую и не буду препятствовать исполнению этой вещи, потому что в ней есть какие-то трогательные моменты. Понимаю, что это сочинение очень наивное, написано очень молодым человеком, хотя, возможно, и одаренным. Конечно, сейчас я не мог бы так написать. Чего-то у меня не было, но что-то я и утратил.

- "Пересекает судьба" - это ко мне уже не относится, в моей жизни все устаканилось и круг людей сложился. Что касается обеих столиц - это Алексей Гориболь, человек экстравертный, очень энергичный, способный аккумулировать силы. Он собирает вокруг себя музыкантов, в основном поколения 30-летних. Так, с его легкой руки, появился в моей жизни скрипач Назар Кожухарь, уже упомянутые Юлия Корпачева и Марат Галиахметов. Есть такой огромный континент, как Гидон Кремер, с которым у нас тоже юбилей - мы десять лет сотрудничаем. Слова признательности в его адрес будут звучать банально, они сами собой разумеются. Просто скажу, что не устаю восхищаться Гидоном с того момента, когда первый раз услышал его игру в Харьковской филармонии. Это было много-много лет назад, и впечатление от его исполнения "Quasi una sonata" Шнитке не потускнело ни на миг. Его "Кремерата Балтика" для меня не оркестр, а отдельные люди, молодые, прелестные, красивые и замечательные музыканты - с ними я просто дружу.

Отдельно хотел бы назвать дирижера Андрея Борейко, который давно живет в чужеземстве, работал в Польше, Германии, Канаде, а сейчас возглавляет оркестры в Гамбурге и Берне. С ним мы вместе с консерваторской скамьи и всегда находимся в диалоге. Наше сотрудничество, думаю, плодотворно не только для меня, но и для него. Он инициировал такое сочинение, как "Эскизы к Закату", попросив сделать для него симфоническую сюиту из музыки к фильму. Сюита оказалась почему-то одним из самых исполняемых моих сочинений. Симфония, написанная для Йенской филармонии, - тоже заказ, который лоббировал Андрей. Он все реже появляется в России. Раньше работал с Российским национальным оркестром, но сейчас, по-моему, контакт между ними прервался. К сожалению. Кого-то, наверное, не назвал, прошу простить.

- Есть много параметров. Это не кокетство, но мне действительно часто приходится отказываться от заказов. Одна из причин отказа - сроки, когда обращаются слишком поздно: вынь да положь. Как в анекдоте: "Договорился о месте на Ваганьковском кладбище, но ложиться надо сегодня". Другая причина - отсутствие внутренней симпатии к человеку. В кино часто отказываюсь, когда понимаю, что в данном случае не нужен композитор высокой квалификации, вполне можно обойтись другими средствами. И, естественно, отказываюсь тогда, когда сумма гонорара кажется мне неоправданно высокой или неоправданно низкой.

- Это не меня цитировали. Цитировали наверняка Владимира Мартынова - это его жизненное кредо, творческое, по крайней мере. Приношу извинения Владимиру Ивановичу за то, что злые люди приписали эту фразу мне. Это на самом деле достаточно глубокая проблема. Искусство становится все более синтетическим. Не в смысле, что все делается из нейлона и поролона, хотя и это тоже, но все больший вес в культуре приобретают совокупные продукты: кино, в первую очередь, театр и какие-то экспериментально-ритуальные действа, которым нет точного названия. В них смешиваются все искусства, и иерархия выравнивается. В такого рода продуктах культуры не очень понятно - кто главный, кто подчиненный. То есть, грубо говоря, серьезное искусство все более и более начинает функционировать как популярное. Помню (у меня всякий мусор часто застревает в голове), какой-то неведомый человек подал в суд за то, что без разрешения как-то не так использовали его музыку, которую он написал для группы "Тату". Все тогда страшно изумились. Но сейчас это общая ситуация: композитор в поп-музыке - абсолютно незначительная фигура, его никто не знает, никто не видел. С определенной натяжкой можно сказать, что и серьезный шоу-бизнес функционирует так же. Есть главное - звезды, и некоторые из них озабочены созданием эксклюзивного репертуара. Вот и я тоже отношусь к обслуживающему персоналу. То есть время композиторов, конечно, не ушло, они существуют, но как класс погружаются во все большую безвестность.

- Не знаю, что будет дальше, не хочу прогнозировать. Игорь Федорович Стравинский, например, предполагал, что музыка будущего будет серийной. Он был умнейший человек, во многом пророк, но ведь ошибся же в этом! Неизвестно, кстати, как должно быть. Существовало народное искусство, песни передавались из поколения в поколение, музыка жила в изустной традиции. И были гениальные люди. Помню, мой школьный товарищ говорил, что в сцене "Под Кромами" у Мусоргского есть гениальная былинная тема, это - народная музыка, которую композитор включил в свою оперу. И дотошный товарищ, пытливый ум, предположил, что этот человек был конгениален Мусоргскому, если его мелодия без швов вошла в оперу. Но у того художника была совсем иная судьба, он жил в другое время и не стал звездой. Поэтому все это весьма условные вещи, которые приняты в обществе. Был композитор, нет композитора. Воды сомкнулись, никто ничего не заметил. Ничего страшного.

- Почему? Есть же профессии, которые уходят. Появляются другие. Пиар-менеджер, допустим, теперь гораздо важнее того, что он пиарит. С этим, похоже, придется смириться.

- Некоторое время назад развлекался играми и придумывал полушутливые определения. Люди воспринимали это всерьез и спрашивали: "Что вы имели в виду, когда говорили о своей музыке, что это минимализм с человеческим лицом?" Мне приходилось объяснять, и я запутывался все больше и больше...

Полагается в наше время, что композитор, который написал сочинение, должен его как-то прокомментировать. Но вижу, во что это вырождается. Журналисты становятся все более ленивыми и нелюбопытными. Обычно они списывают, как двоечники, - из авторского комментария, из пресс-релиза, друг у друга. Мне кажется, что музыкальный журналист должен сам раскидывать мозгами и доверять своим впечатлениям. А если списывает, то, значит, сам предмет ему настолько безразличен, что можно его, автора, только пожалеть. Поэтому решил некоторое время вообще воздерживаться от комментариев по поводу своей музыки. Думаю, что сочинение, которое мне предстоит написать в ближайшее время, не снабжу даже названием.

- Перед работой должен расчистить площадку, то есть отсечь все свои социальные обязанности: повидаться с теми, с кем нужно, оплатить все счета - за телефон и электроэнергию в том числе. В рабочие дни не выхожу из дома, может быть, только в ближайший магазин. Работаю не утром или вечером, а в течение всего дня. Могу подремать после обеда, разложить пасьянс в компьютере, но в это время все равно идет работа. Нужно уметь ждать, потому что есть какие-то вещи, которые появляются только в положенный срок. Можно, конечно, как ребенок, раскрыть у бутона лепестки, чтобы он быстрее стал красивым. Но, скорее всего, цветок сломаешь. Поэтому сижу, занимаюсь пасьянсами, и со стороны кажется, словно я ничего не делаю, но где-то "там" происходит работа. Я об этом знаю и стараюсь ее не спугнуть. Могу провести у рояля не очень много времени в течение дня, но это будет все-таки рабочий день.

- На этот сезон есть четыре предложения, которые я принял. Два из области чистого искусства - камерное и симфоническое произведения, и два заказа - прикладные. Драматический спектакль, пожалуй, даже могу назвать. Надеюсь, ничего не изменится. Это "Живой труп" в Александринском театре, который ставит Валерий Фокин, премьера намечена на осень следующего года. Вторая работа - первый мой опыт написания музыки к сериалу по хорошему классическому литературному материалу, который пока не вправе называть.

- Хочу попробовать. Я бы, например, хотел оказаться автором музыки к сериалу "Гордость и предубеждение". Это в высшей степени качественная работа. Музыка к сериалам находится на ужасающе низком уровне, и в данном случае у меня есть некий кураж - попытаться поднять планку. К тому же хотелось бы написать музыку, которая исполнялась бы на акустических инструментах. Думаю, что одно это обстоятельство должно произвести революцию, потому что мы уже дожили до того, что невозможно даже представить, что с экрана могут доноситься иные звуки, нежели те, что извлечены с помощью компьютера. Разумеется, я исключаю канал "Культура".

Современные русские композиторы: Леонид Десятников, Владимир Мартынов